Божьей [следует перечисление
атрибутов] милостью-властью и хотением скипетродержателя
Российского царства, великого государя, царя и великого князя Ивана Васильевича
всея Руси [следует полный титул], от нашего высочайшего царского порога
грозное повеление и наставление.
Когда ты получишь это наше государево
послание, тебе, Юхану, королю Шведскому, Готскому и Вендийскому, будет уже известно и другое наставление,
данное нами прежде, в январе месяце. В этом наставлении было подробно описано,
как ты присылал к стопам нашего владычества бить челом Павла, епископа Абовского, когда наше высокое величество было в своей
вотчине, в Великом Новгороде, как о приезде твоих послов было донесено нам в
Великий Новгород, как мы но прежнему обычаю дали твоим
послам наставление, как твои послы раздражили наше величество своим нелепым
поведением и мы на них разгневались, как мы, находясь в Великом Новгороде,
хотели за твое малоумие обратить свой гнев на твою
Шведскую землю, и но какой причине наше величество,
надеясь, что ты образумишься, отложило свой гнев, снисходя к челобитию твоих послов нашей государевой думе — Михаилу Кайбуловичу
Астраханскому с товарищами, к ходатайству наших детей и к челобитью нашей думы,
и как мы, отпустив твоих послов, послали с ними к тебе наставление и повеление,
как тебе заслужить прощение нашего высокого величества. Об этом тебе
неоднократно было писано подробное наставление и установлен срок для прибытия
твоих послов к нам и нашу вотчину Великий Новгород в Троицын день этого года.
Мы же, как истинный христианский
государь, умилосердились над твоей Шведской землей, удержали своя гнев и остановили
бранную лютость. Но даже немногие наши люди из передовых частей,
оторвавшись от остальных, сумели причинить твоей земле достаточно вреда, — ты сам знаешь, чего они достигли и сколько
людей пленили и куда ты дел своих людей. Мы надеялись, что ты и Шведская земля
уже осознали свою глупость. Поэтому мы и оказали милость твоим послам, отпустив
их домой. Мы дали тебе наставление, как тебе бить челом и назначили срок — Троицын день. Мы же обещали быть к этому
времени в своей вотчине, в Великом Новгороде, и выслушать твое челобитье от
твоих послов.
К указанному тебе сроку, в Троицын
день, наше величество прибыло в нашу вотчину, в Великий Новгород, со своими
думными людьми. Но ты словно обезумел и по восьмой день
августа от тебя никакого ответа нет. А мы до сих пор ожидали от тебя
ответа, милостиво и кротко пребывая здесь со
всeй своей царской роскошью и со всей
своей думой, с ближними людьми и без рати, но до сих пор про твоих
послов слуха нет, прибудут они или нет. А выборгский твой приказчик Андрус Нилишев [Андрос Нильсен] писал к ореховскому наместнику князю Григорию Путятину, будто наше
высокое величество само просило мира у ваших послов.
Нет нужды много писать об этом: этой
зимой ты сам увидишь, как мы просим мира —
то будет уже не то, что было прошлой зимой! А после этого нам сказали, что твои
послы будут к Петрову дню. Не надеешься ли ты, что Шведская земля может попрежнему плутовать, как делал твой отец Густав,
нападавший, вопреки перемирию, на Орешек? Как тогда досталось Шведской земле! А
как брат твой Эрик обманом хотел нам дать жену твою Катерину, а его свергли с
престола и тебя посадили! А потом осенью нам говорили, что ты умер, а весной
сказали, что тебя согнали с государства брат твой Карл да зять твой герцог Магнус. А после этого пришла весть про послов твоих, будто
они идут и будто ты на своем государстве. Ныне же про послов твоих слуху нет;
говорят, что ты сидишь в Стокгольме, в осаде, а брат твой Эрик на тебя наступает.
И тут-то ваше плутовство и обнаруживается: оборачиваетесь, как гад, разными видами. И раз уж год прошел, а ты бить челом не
прислал, а земли своей и людей тебе не жаль (богат и надеешься на деньги!), то
мы тогда много писать не хотим: возложили упование на бога. А как крымскому
хану без нас от наших воевод досталось, о том спросив,
узнаешь!
Ныне же мы поехали на свое царство в
Москву, а в декабре опять будем в cвоей
вотчине, Великом Новгороде, и тогда ты посмотришь как мы и
наши люди станем у тебя мира просить! Если же ты захочешь бранную
лютость утолить и пришлешь послов, согласно нашему наставлению, то мы тебя за
твою покорность пожалуем.
Дано это величественное наставление в
нашей вотчине, в Великом Новгороде, в 7080
году, 11 августа [11 августа 1572 г.], на
39-й год нашего правления, 26-й год принятия Российского царства, 20-й год
Казанского царства, 18-й год Астраханского царства.
ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ШВЕДСКОМУ КОРОЛЮ
ЮХАНУ III (1573)
Божьей [следует перечисление
атрибутов] милостью, властью и хотением скипетродержателя
Российского царства, великого государя, царя и великого князя Ивана Васильевича
всея Руси [следует полный титул] наставление и слово Юхану, королю
Шведскому [следует титул].
Ты прислал к нам через пленника свою
грамоту, наполненную собачьим лаем, — мы
дадим тебе на нее отповедь позже. А сейчас, по своему государскому
обычаю, достойному нашего высокого величества, посылаем тебe пространное наставление со смирением.
Первое: ты пишешь свое имя впереди нашего, — это
неприлично, ибо нам брат — цесарь Римский
и другие великие государи, а тебе невозможно называться им братом, ибо Шведская
земля честью ниже этих государств, как будет доказано впереди. Ты говоришь, что Шведская земля — вотчина
отца твоего; так ты бы нас известил, чей сын отец твой Густав и как деда твоего
звали, был ли твой дед на престоле, и с какими государями он был в братстве и в
дружбе, укажи лам всех их поименно и грамоты пришли, и мы тогда уразумеем.
Когда ты прислал
гонца своего переводчика Петрушу [Сиффридсона]
просить охранной грамоты для своих послов, то мы думали — ты хочешь заключить мир по прежнему обычаю: с наместниками
Новгородскими (так ведь велось исстари втечение
нескольких сот лет, еще при князе Юрии, да при посадниках Новгородских, а у вас
— при князе Магнусе,
который ходил войной к Орешку), и потому мы послали охранную грамоту по прежним обычаям и хотели даровать
тебе по прежним обычаям мир с нашими вотчинами —
Великим Новгородом и Ливонской
землей. Но ты епископа Павла прислал без настоящих
полномочий и с надменностью и поэтому из этого ничего не вышло. С
архиепископом Павлом была послана охранная грамота, — так почему же ты к нам в течение всего лета не прислал послов? А
мы были в своей вотчине, в Великом Новгороде, и ждали, что ты смиришься, а
военных действий не вели нигде, разве что какие-нибудь мужики столкнулись между
собой на границе. А если некоторые люди, оторвавшись от наших передовых частей,
и повоевали в Финской земле, то это случилось потому, что когда мы отправили с
епископом Павлом охранные грамоты на
послов, эти люди уже далеко зашли — мы
приказали их вернуть, но не успели, поэтому они и повоевали.
А Ливонскую землю мы не перестанем
завоевывать, пока нам ее бог даст. Злое же дело начал ты, как только сел на государство
и наших великих послов, боярина нашего и наместника Смоленского Ивана
Михайловича Воронцова, дворецкого нашего Можайского Василия Ивановича Наумова и
дьяка нашего Ивана Васильева сына Лапина неповинно и с глумлением велел
ограбить и обесчестить — в одних сорочках
их оставили! А ведь это такие великие люди: отец того Ивана, Михаил Семенович
Воронцов, был нашим наместником в нашей вотчине, в Великом Новгороде; а прежде
никогда не бывало, чтобы от нас, государей, ходили послы в Шведскую землю:
послы всегда ходили от новгородских наместников! А наказание на послов
возложено напрасно, якобы за то, что они за твоей женой приехали, а они не сами
приехали: прислали их, а послали их из-за вашего же вранья:
сказали, что тебя в живых нет. Если бы сказали, что ты жив, как же было твою
жену просить? Каждый знает, что жену у мужа взять нельзя. И тебе надо было
пенять на своего брата Эрика, да на его советников, которые с ним делали это
дело обманом. А послы наши, боярин и наместник Смоленский Иван Михайлович
Воронцов с товарищами приняли страдания и глумления из-за твоего недомыслия.
Произошло это все таким образом: пpeждe всего, вскоре после твоей свадьбы
стало известно, что твой брат Эрик подверг тебя заточению, а после этого стало
известно, что ты скончался. И мы, прождав года с полтора,
послали к твоему брату,
королю Эрику,
гонца своего Третьяка Андреевича Пушечникова узнать, жив ты или нет, чтоб брат
твой Эрик, если тебя нет в живых и детей у тебя также нет, прислал к нам, ради
наших милостей, Катерину, сестру брата нашего короля Польского и великого князя
Литовского Сигизмунда-Августа, а мы его
за то пожалуем — освободим от
сношений с наместниками нашей вотчины, Великого Новгорода, и начнем с ним сноситься
сами. А просили мы Катерину, сестру брата своего, для того только, чтобы, взяв
ее, отдать ее своему брату Сигизмунду-Августу, божьей милостью королю Польскому
и великому князю Литовскому, а у него взять за сестру его Катерину свою
вотчину. Ливонскую землю, без кровопролития, а не по той причине, которую
измыслили лгуны и бездельники; в этом
деле нет никаких причин, кроме тех, о которых мы писали выше.
Тебя же от нас спрятали; ведь если бы
мы знали, что ты жив, разве мы стали бы просить твою жену? И посланника нашего
Третьяка, заведя в пустынное место, уморили, предав насильственной смерти, а к
нам прислал твой брат своего посланника Ивана Лаврентьева [Ганса
Ларссона] с уверением, что наш гонец Третьяк умер
случайно, и с просьбой сообщить, что именно мы хотели передать через Третьяка. И мы Ивану Лаврентьеву велели сказать о нашей
милости твоему брату: если он пришлет сестру польского короля Катерину, то мы
его пожалуем — освободим от сношений с
наместниками. После этого твой брат Эрик послал к нам своих послов, князя Нильса
[Гюлленшерна] с товарищами, и они посулили отдать нам
сестру польского короля Катерину, а мы пожаловали твоего брата Эрика, освободили его от сношений с наместниками дали клятву и
послали своих полномочных послов. Наши полномочные послы жили у вас года с
полтора, а про тебя слуху никакого не было —
жив ты или нет, и у Нильса с товарищами не могли они ничего про тебя выпытать,
поэтому-то о тебе и не думали, поэтому и была
высказана такая просьба. Когда же ты пришел к власти, ты беспричинно предал
наших послов грабежу, бесчестью и оскорблениям из-за лживого сообщения твоего
брата и всех шведских людей. Заманили обманом наших послов, да и мучат, и
грабят, да год просидели в Або в заточении, да еще
отпустил ты их, как каких-нибудь пленников! Но ведь наши послы не виноваты ни в
чем — не солгали бы ваши люди, нашим
людям и ходить незачем было; а мы думали, что они говорят правду. Тебе следовало пенять на своиx людей, которые сообщают неправду, а наши послы у тебя
напрасно мучились из-за твоего недомыслия. А после всего этого ты с
надменностью послал к нам своих послов — Павла,
епископа Абовского, и других. Итак,
это ты начал делать злое дело, нападая на честных людей вместо лживых, — если бы мы вашей лжи не поверили, этого бы
не было.
Все это мы тебе обстоятельно
объяснили, а много говорить об этом нет нужды: жена твоя у
тебя, никто ее не хватает, а вот много крови ради одного слова своей жены
пролил ты напрасно. Вперед об этом вздоре много говорить не стоит, а
станешь говорить, мы тебя и слушать не будем: делай
что хочешь со своей женой, никто на нее не покушается!
А что ты писал о своем брате, короле
Эрике, будто мы из-за пего собирались начать с тобой
войну, то это смехотворно. Ради этого нам нечего было с тобой войну начинать:
нам брат твой Эрик не нужен. А что мы ему свою жалованную
грамоту послали, то это произошло таким образом: в то время, когда ты присылал
к нам своего гонца Антона Ольса, между нашей
вотчиной, Великим Новгородом, и тобой началась война, и к нам через некоторых
людей дошло челобитье от твоего брата короля Эрика, чтобы нам ему оказать
помощь или, если он прибежит к нам,
принять его к себе. И мы потому оказали ому
милость, что ты — вpaг нашей вотчине, и нам нужно было что-нибудь сделать, чтобы
ты осознал свою гордость и присмирел; а если бы нам пришлось начать войну, это
также пригодилось бы. А ради этого нам войну начинать не стоило, да и не
собирались мы войну начинать: а беглого нам как не принять? Тебе же мы писали, чтобы ты
пришел в сознание и прислал
послов, тогда и решение было бы обо всем по-хорошему. Но ты из гордости не
прислал послов; из-за этого и кровь льется. Об Эрике же мы тебе ни с кем ничего
не передавали и за него не хлопотали, а раз такого дела не было, то что и говорить? А что значит, что была грамота? Было
написано, да прошло.
Если бы ты хотел жить по правде, так
ты бы прислал ко мне послов — все бы и
без крови разрешилось. А ты крови желаешь, поэтому ты бессмыслицу говоришь и
пишешь. Никто на тебя не покушается, делай с женой и с братом, что хочешь; об
этом много говорить не стоит. А много крови проливается из-за нашей вотчины,
Ливонской земли, да из-за твоей гордости, что не хочешь по прежним обычаям сноситься с
новгородскими наместниками: и пока ты этого не
осознаешь, и дальше будет литься много невинной крови из-за твоей гордости
и из-за того, что незаконно иступил в нашу вотчину, Ливонскую землю. Ты писал,
что мы не сдержим обязательств, данных в грамоте и скрепленных печатью, но ведь
на свете есть много великих государств, и во всех этих государствах наше слово
неизменно ценится (ты спроси там — узнаешь!), почему же в одной Шведской земле
будет по-иному? А что послы твои вопреки обычаю и охранной
грамоте были обесчещены и отправлены в заключение, то ты этому не дивись:
нельзя же было не ответить на твой недостойный поступок с нашими послами, да и
то мы еще не поквитались за наших послов: ведь наши послы — великие люди, а те — холопы, а наши послы у тебя в Або
сидели взаперти долго (это ли не заточение?), да и отпустил ты их, как
пленников, а всех их опоили отравой, и они, приехав
сюда, померли. Спеси же с нашей стороны никакой нет, а писали
мы тебе так, как подобает писать нашей самодержавной власти к твоей
королевской, — ибо раньше того не бывало,
чтобы великим государям всея Руси сноситься со шведскими правителями; сносились
шведские правители с Новгородом. Неужели же достоинство нашей вотчины.
Великого Новгорода, заключалось в том, что она от нас отделялась, а теперешнее
бесчестие — в том, что она признает нас,
великих государей, как ты нелепо пишешь? А войску нашему правитель — бог, а не человек: как бог даст, так и
будет.
А это истинная
правда, а не ложь, — что вы мужичий род,
а не государский. Пишешь ты нам, что отец твой —
венчанный король, а мать твоя — также
венчанная королева; но хоть отец твой и мать — венчанные, но предки-то их на
престоле не бывали! A если уж ты называешь свой род государским, то скажи нам, чей сын отец твой
Густав и как деда твоего звали, и где на государстве сидел и с какими
государями был в братстве, и из какого ты государского рода? Пришли нам запись о твоих родичах, и
мы по ней рассудим. А нам хорошо известно, что отец твой
Густав происходил из Смоланда, и еще
потому нам известно, что вы мужичий род, а не государский, что, когда при отце
твоем Густаве приезжали наши торговые люди с салом и с воском, то твой отец
сам, надев рукавицы, как простой человек, пробовал сало и воск и на судах
осматривал и ездил для этого в Выборг; а слыхал
я это от своих торговых людей. Разве это государское дело? Не будь твой отец мужичий сын, он бы так не делал. Ты пишешь, что в течение
нескольких сот лет в Швеции были короли, но мы таких не слыхали
за исключением Магнуса, который ходил под Орешек, да
и тот был князь, а не король. А давно ли в Шведской земле сидел правитель — Стен Стуре? Об
этом у тебя многие помнят: спроси —
узнаешь. А отец твой обменивался грамотами с новгородскими наместниками, и
грамоты чти писались следующим образом: сперва написан
титул нашего царского величества, а затем написано: «Густав Эрикович, божьей малостью Шведский и Готский король и советники королевства Шведского и вся земля
Шведская присылали своих послов к великому государю Ивану, божьей милостью
царю и государю всея Руси и великому князю бить челом, чтобы великий государь
Иван [следует титул] Густава, короля Шведского и Готского и советников
королевства Шведского и всю землю Шведскую пожаловал, велел своим боярам и
наместникам Великого Новгорода и своей вотчине, Великому Новгороду, заключить,
перемирие, а также велел людям своей вотчины, Великого Новгорода, торговать со
Шведской землей попрежнему. И великий государь Иван
[следует титул] по их челобитью Густава Эриковича,
шведского короля, и всю Шведскую землю пожаловал, велел своему боярину и
наместнику Борису Ивановичу Горбатому и дворецкому Семену Никитичу Бутурлину и
своей вотчине. Великому Новгороду, заключить перемирие, а также велел людям
своей вотчины торговать со Шведской землей попрежнему.
И довели до конца это челобитье новгородскому наместнику
великого государя царя Русского, князю Б. И. Горбатому и дворецкому С. Н.
Бутурлину шведские послы господин Кнут Андреевич [Кнут Андерсен] и Бернардин Николаевич [Биорн Классон] и
от имени всей Шведской земли заключили перемирие на шестьдесят лет — от Благовещенья 7045 [1537] г. до Благовещенья 7105
[1597] г. — с наместником великого
государя царя Русского Б. И. Горбатым и дворецким С. Н. Бутурлиным,
которые выступали от имени вотчины великого государя, Новгородской земли; и по условиям этого мира должен быть устроен съезд в Соболине, на реке Вуоксе, через
десять лет после заключения мира, в Ильин день
7055 [1547] года, а на этом съезде
должны присутствовать с обеих сторон достойные люди из вотчины великого
государя царя Русского, Великого Новгорода, а также из Шведского королевства,
которые должны размерить границы по земле и воде согласно грамотам
князя Юрия и князя Магнуса. Во исполнение всех этих
условий, по повелению великого государя Ивана [следует титул] боярин и
наместник Великого Новгорода Б. И. Горбатый и дворецкий С. Н. Бутурлин
привесили к этой мирной грамоте свои печати
и принесли клятву, целуя крест за вотчину великого государя, Великий Новгород,
и за Новгородскую державу. А от имени Шведской державы короля Густава и от
Выборгской державы и от города Выборга, за город Выборг и за Выборгскую державу
и за всю Шведскую землю по поручению короля Густава и советников королевства
Шведского целовали крест послы Шведского королевства Кнут Андреевич и Бернардин Николаевич. Когда же
новгородские наместники великого государя царя Русского пошлют своего посла к
королю Густаву, то Густав, король Шведский и Готский, должен будет за всю
Шведскую державу перед этим послом целовать крест, обязуясь исполнить то, что
написано в этой мирной грамоте, и должен будет Густав, король Шведский, привесить
к этой грамоте свою печать. А архиепископ Упсальский
должен будет поручиться за всю Шведскую дepжавy, и должны будут они исполнять то,
что написано в этих грамотах. Заключен этот мир в Великом Новгороде в 7045 году, а от воплощения господня [рождества
Христова] в 1537 году».
Все это мы тебе выписали точно из
грамоты о перемирии, которую отец твой
Густав заключил с новгородскими наместниками. И если бы у вас было настоящее
королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля не считались бы
за товарищей, а землю к именам великих государей не приписывают. Всего же
достовернее будет, если ты пришлешь запись о своем государском роде, о котором
ты писал, что ему четыреста лет, кто после кого сидел на престоле, с какими
государями были в братстве, и мы оттуда уразумеем величие твоего государства.
Какие ваши предки жили в городах и столицах, а не в мужицких деревнях, и кто
входил в ваш род, кроме твоего отца (сообщи все это обстоятельно!), и какие у
вас в Швеции были еще короли и из какого рода. А что ты писал о короле Арцымагнусе [Магнусе], так мы и
помимо него знаем, что вы — мужичий род, и попали на престол не по своему достоинству,
а благодаря родству. Те же, которые сидели в городах и больших местах, были не
из вашего рода и также не короли. А королей мы в Шведской земле не слыхали до твоего отца Густава; первый король — твой отец, а ссылался он в своих грамотах на
грамоты князя Магнуса, а не короля. Ведь и твой отец
мог бы сыскать прежних королей, да не ссылался на
королей, а ссылался на князя Магнуса, а ты, неведомо
каким образом, сыскал у себя прежних королей! И
потому еще ваш род — мужичий и государство — не великое, что написано в тех же грамотах,
что отец твой должен целовать крест за всю Шведскую державу и за город Выборг и
за Выборгскую державу, а архиепископ Упсальский
должен поручиться; а от имени Шведской державы короля
Густава, и от Выборгской державы и от города Выборга, от всей Шведской земли за
город Выборг и за Выборгскую державу и за всю Шведскую землю по поручению короля
Густава и советников Шведского королевства целовали крест послы Шведского
королевства, обещая, что король Густав будет целовать крест, а архиепископ Упсальский даст поручительство, и все сказанное должны
будут исполнить. И ты бы сам рассудил, ведется ли так в великих государствах, как в вашем?
Отец твой целовал за Шведскую державу и за Выборгскую державу, — выходит, что Выборг как бы особое место, а
сидит там как-будто бы
товарищ отца твоего. Если бы ваше государство было великое, то и архиепископ Упсальский не был бы записан в товарищах отца твоего, а то
записан архиепископ как товарищ твоего отца. Почему советники Шведского
королевства товарищи твоему отцу? А послы не от одного отца твоего, а от всего
Шведского королевства, а отец твой во главе их, как староста в волости. И
если бы отец твой был великим государем, то и архиепископ у него в товарищах не
был бы и советники и вся земля Шведская я Выборгская держава приписаны не были
бы, и послы были бы от одного твоего отца, а не от королевства Шведского, а
здесь послы от королевства Шведского, а не от одного отца твоего, и архиепископ
приписан. «Должны будут исполнить то, что написано в той
грамоте», — видишь ведь, как отцу твоему
исполнить, так и архиепископу! И тебе поэтому нельзя
равняться с великими государями: у великих государей таких обычаев не бывает.
Если же кто-нибудь не бережет своего государского достоинства и называет тебя
своим бра том, то это его дело; нас это не касается, мы соблюдаем свою честь,
как подобает нашему царскому величеству. Если же ты не доверяешь той грамоте
своего отца, то пришли своих послов, верных людей, и они посмотрят эту грамоту
и печать твоего отца на ней. И с этими послами ты сообщи нам, был ли кто-нибудь
королем в Шведской земле до отца твоего, кто именно был и из какого рода и с
кем он был в братстве; а мы об этом не слыхали,
— уж не нашел ли ты этих королей у себя в чулане?
А король Магнус
нам этого не рассказывал, и он сам столько не знает про ваш мужицкий род,
сколько мы узнали от людей, приходящих из разных земель. А что мы короля Арцымагнуса [Магнуса] пожаловали
городом Полчевым и иными городами, то мы, слава богу,
в своей вотчине вольны: кого
хотим, того и жалуем. А что было написано о деде Арцымагнуса
[Магнуса] Фридрихе, то тут, как видно, переводчики
сделали какую-то описку. Сам же ты написал вполне верно, что некоторое время
тому назад Христиерн, благородный король Дании, взял
под свою благородную власть Шведское королевство, а затем, оставив там своих
бояр, поехал на свое государство в Датскую землю; и отец твой Густав, сговорясь с прежними правителями Шведской земли, примчался
из Смоланда с коровами и перебил бояр короля Христиерна Датского, а сам стал королем: после этого он
сговорился с Христианом, отцом Магнуса,
и они захватили Христиерна, а датским королем
посадили Христиана. Так оно и было, правду ты нам
написал, больше и писать нечего. Сам ведь
ты написал, что ваше королевство
выделилось из Датского королевства, а если ты еще нам пришлешь грамоту с печатью, о том, как бессовестно nocтупил отец твой Густав, захватив королевство, то и того лучше
будет, нам и писать будет нечего об этом:
сам ты свое холопство признал!
Ты писал насчет нашего царского
письма о великом государе самодержце Георгии-Ярославе, — это мы потому писали, что с великим государем самодержцем
Георгием-Ярославом во многих битвах участвовали варяги, а варяги — немцы; и раз они его слушали, значит были
его подданными: но мы об этом только известили, а нам это
но нужно. A о твоей печати мы писали потому,
что, если ты хочешь с нами сноситься,
минуя наместников Новгородских, то ты должен за это нас чем-нибудь
отблагодарить.
Вот почему мы тебе об этом писали; а без такой благодарности тебе нельзя
позволить сноситься с нами помимо наместников. Что же касается печати Римского
царства, о которой ты писал, то у нас есть своя печать от наших прародителей; а
римская печать нам также не чужда: мы ведем род от Августа кесаря, а ты судишь
о нас, вопреки воле бога, — что нам бог
дал, то ты отнимаешь у нас; мало тебе пас укорять, ты и на бога покушаешься Напрасно ты думаешь, что мы хотим присвоить твои
титулы и печать для возвеличения, — нам
твоей мужичьей чести добиваться нечего и
величия твоего не нужно. Мы тебе потому писали, что тебе нужно было сноситься с
нами помимо наместников, но без достойного выкупа тебе этого не видать. Если же
ты захочешь из-за этого кровь проливать —
дело твое; а мы положились на божью волю, что нам милосердный бог даст. А твоего титула и печати мы просто так не хотим: если тебе хочется
с нами сноситься помимо наместников, то ты нам уступи и подчинись и отблагодари
нас как следует, и тогда мы тебя пожалуем и освободим от сношений с
наместниками, а сноситься тебе с нами даром не дает права ни твое государство,
ни твой род; а без твоего подчинения мы и сами не хотим твоего титула и
печати. А если ты хочешь присвоить титулы и печати нашего царского величества,
так ты, обезумев, можешь, пожалуй, и государем вселенной назваться, — да кто тебя послушает? Если же тебе неугодно
по нашему указанию поступить, то сносись по-старому с наместниками. Напрасно ты
пишешь, что мы из честолюбия хотим присвоить твою печать и землю; мы писали об
этом потому, что, если ты хочешь с нами сноситься помимо наместников, то ты должен
нам подчиниться, а если ты подчинишься, то и земля твоя и владения и печать
будут нашими, и тогда мы тебя пожалуем и будем
сноситься с тобою, как со своим; а с чужим и столь незначительным государем,
как ты, сноситься нам не подобает.
A к наместникам я тебя не приравниваю, —
так исстари ведется, так бог твое место определил; а ты богу противишься и не
хочешь по его повелению поступить. Да какому тебе богу молиться — ты ведь безбожник: не только
истинной веры не познал ты, но даже скромное прибежище латинского богослужения
разрушено у вас, и иконы уничтожили и священников сравняли с мирянами; ты сам
ведь писал, что принял власть от отца своего, короля Шведской земли. А себя мы
не хвалим и не прославляем, а только указываем на достоинство, данное нам от
бога; и тебя мы не хулим, а пишем это лишь для того, чтобы ты пришел в сознание
н не требовал неподобающих
вещей.
А что ты писал, будто мы просим у
тебя твою королеву, так ты, неразумный человек, не понял. Мы писали тебе, что так же возможно, чтобы ты нам свою жену отдал,
как и то, чтобы мы сами тебе крест целовали; но ведь это невозможно, чтобы у
мужа жену взять, всякий это знает (да мы и не хотим этого!), также невозможно и
то, чтобы мы с тобой сами сносились, помимо наместников — настолько это недостижимо! А ты, не
рассудив, написал. Мы тебе писали не затем, чтобы жену твою просить; нам твоя
жена не нужна, — мы для твоего
вразумления писали: насколько невозможно у тебя взять жену, настолько же
невозможно тебе не сноситься через наместников. Мы писали тебе, осуждая твою
гордыню, а не просили твою жену: нам твоя жена вовсе не нужна, делай с ней,
что хочешь. И крови неповинной мы не
желаем — это ты из-за своей гордости
проливаешь кровь христианскую и стремишься и далее проливать. Ты пишешь, будто это ложь, что польская королевна была замужем за
конюхом, так ты спроси тех, кто знает, кто такой был Войдило
при Ягайле, короле Польском, и из-за чего была борьба
между Ягайло и его дядей Кейстутом, и как Кейстут повесил Войдила, и как
Ягайло Кейстута захватил и велел удавить, тогда и
узнаешь правду.
А что наш дьяк
передавал твоему подданному Антону Ольсу [Тоне Ольсону], чтобы ты нам уступил все те земли, которые ты
захватил в нашей вотчине Ливонской земле, незаконно туда вступив, и насчет
серебряной руды и мастеров, которые добывают руду, и насчет десяти тысяч
ефимков за оскорбление наших послов и насчет воинских людей, так это мы
передавали тебе потому, что раз тебе надобно с нами сноситься, то ты должен это сделать; а если
за такое великое дело с нашей стороны вы не отплатите великим же делом, то ничего не выйдет. Мы несообразностей не
признаем, — это ты признаешь
несообразности. Что тут сообразного, чтобы ты с нами сносился? Это совсем
несообразно, чтобы мы сносились с тобой, сами с тoбой заключали мир, целовали крест, минуя наместников, и своих
послов к тебе посылали.
Ты не хочешь послать нам послов бить
челом, — мы удивлены откуда у тебя такая гордость
и сила взялась, что ты не хочешь согласиться на то, на что соглашался твой
отец: отец твой весь свой век прожил, сносясь с наместниками, только разок под
старость не захотел, — и как ему удалось
это, ты знаешь! Отец твой с этим
век прожил, а ты не хочешь, — видно ты
лучше отца, что места его не хочешь! Если не пришлешь послов, — миру не бывать; нам же к тебе послов
посылать не подобает. Мы из снисхождения к тебе пишем: если
хочешь, чтобы мы тебя пожаловали и от сношения с наместниками освободили, то
пришли к нам своих великих послов бить челом и отблагодари нас за это великим
делом, насколько сможешь; тогда мы тебя пожалуем и от наместников освободим; а,
не дав выкупа, ты у нас этого не добьешься.
А что ты писал к нам лай и дальше
хочешь лаем отвечать на наше письмо, так нам, великим государям, к тебе, кроме
лая, и писать ничего не стоит, да писать лай не подобает великим государям; мы
же писали к тебе не лай, а правду, а иногда потому так пространно писали, что,
если тебе не разъяснить, то от тебя и ответа не получишь. А
если ты, взяв собачий рот, захочешь лаять для забавы, — так то твой холопский обычай: тебе это честь, а нам, великим
государям, и сноситься с тобой —
бесчестие, а лай тебе писать — и того
хуже, а перепаиваться с тобой — горше
того не бывает на атом свете, а если хочешь перелаиваться,
так ты найди себе такого же холопа, какой ты сам холоп, да с ним и перелаивайся. Отныне, сколько ты не напишешь лая, мы тебе
никакого ответа давать не будем.
Если хочешь выступить, так наши люди
твои пушки видели: а захочешь еще
попытаться — увидишь, какая тебе будет
прибыль. Если же захочешь мира своей земле —
пришли к нам своих послов, и мы узнаем от них твои намеренья и решим, что следует сделать.
Писана в нашей вотчине, в Ливонской земле,
в городе Пайде [Вейссенштейн],
в 7081 году, 6 января [6 января 1573 г.], на 40-й год нашего правления, на
26-й год нашего Российского царства, 21-й —
Казанского, 18-й — Астраханского.