Музей истории религии АН СССР: наука или политика? (к вопросу о создании музея) [1]

               

В 2002 году исполнилось 70 лет со дня создания Музея истории религии АН СССР, ныне Государственного музея истории религии. То, что подобный музей возник именно в рамках Академии наук – неудивительно. Ведь именно сотрудниками академических учреждений, и в первую очередь таких, как Музей антропологии и этнографии, остро ощущалась необходимость создания учреждения, которое не только хранило, но и изучало памятники религиозной культуры, несмотря на активную антирелигиозную государственную политику.  Академия наук придавала большое значение музейной работе. Её непременный секретарь С.Ф. Ольденбург  в «Общем отчете о деятельности РАН за 1923 г.» писал: «Музейное дело было всегда дорого Академии, еще с того времени, когда музеи были только кунсткамерами: Академия всегда сознавала, какое музеи важное орудие для науки и для образования вообще»[2]. Действительно, только передача государству различных коллекций и историко-культурных ценностей в те годы помогла спасти их от полного разграбления и уничтожения.

Первое послеоктябрьское десятилетия для Российской Академии наук было тяжелым. Несмотря на все трудности, Академия наук была озабочена состоянием русской культуры, спасением религиозных и культурных ценностей: памятников культуры, религиозных и богословских сочинений. Так, 5 февраля 1921 г. Общее собрание Академии наук приняло решение обратиться в Госиздат по вопросу об образовании Комиссии по разборке подлежащих уничтожению церковно-философских и исторических книг в связи с переработкой их на бумагу[3]. Это обращение было связано с постановлением, которое в 1919 г. принял СНК РСФСР. Согласно ему,  проблема возмещении недостатка бумаги, решалась путем использования “старых бесполезных архивов”. Около 70% бумаги в 1920-1921 гг. вырабатывалось из этой «макулатуры»[4]. В результате были уничтожены сотни килограммов (по весу) документов XVIII в., не говоря уже о множестве изданий XIX в. Лишь благодаря усилиям членов созданной комиссии были спасены тонны книг и документов.

В голодный 1922 год был принят ряд документов, касающихся судьбы церковного имущества, важнейшим из них было принятое 2 января постановление Президиума ВЦИК «о ликвидации церковного имущества». Согласно ему все церковное имущество делилось на три части: 1) имеющее историко-художественное значение  подлежало ведению Главмузея НКП; 2) имеющее материальную ценность подлежало выделению в Гохран; 3) имущество обиходного характера оставалось в собственности церкви [5]. А через полтора месяца (16 февраля) было принято постановление «об изъятии церковных ценностей для реализации на помощь голодающим» [6], согласно которому было необходимо «немедленно изъять из церковных имуществ … все драгоценные предметы из золота, серебра и камней». Это постановление имело катастрофические последствия для отечественной культуры, и российские ученые не могли оставаться в стороне, выступая против бездумного уничтожения культурного наследия. И неудивительно, что по знаменитому петроградскому «делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей» в 1922 г. привлекались к суду такие известные ученые, как член-корреспондент АН  историк церкви, археолог, византинист, литургик, археолог А.А. Дмитриевский (1856 – 1929), и  византинист В.Н. Бенешевич (1874 – 1938) [7]. То, что это был не случайный поступок двух ученых, а позиция научного сообщества говорит тот факт, что 6 мая 1922 г.  на Общем собрании Академии наук был одобрен текст заявления АН председателю ВЦИК М.И. Калинину о варварском исполнении постановления Президиума ВЦИК от 2 января 1922 г.: «АН почитает своим прямым долгом просить Вас о принятии срочных мер к сохранению памятников искусства, как единичных, так и целых исторических и художественных ансамблей, являющихся достоянием совершенно исключительным. Разрушение их навлекло бы на русский народ тяжкую ответственность перед всем цивилизованным миром, дав основательный повод обвинять русский народ в грубом разрушении мировых художественных ценностей» [8]. Любопытно, что за три дня до этого аналогичный доклад был отправлен заведующей Главмузеем НКП Н.И. Троцкой (Седовой) в Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей. В докладе отмечалось варварское  изъятие не только церковного имущества, но и музейных вещей, хранившихся в организованных в монастырях музеях (Кирилло-Белозерский, Боровский монастыри) [9]. Троцкая писала: «скульптурно-чеканные украшения раки Годуновского времени – единственный уцелевший до нас памятник этого века – были переломаны и набиты в хаотическом беспорядке в мешки» [10]. И хотя задачи Академии наук и Главмузея несколько расходились (главной задачей Главмузея было «рациональное использование изъятых ценностей», что обозначало в первую очередь их выгодную реализацию на мировом антикварном рынке [11]), но иногда их интересы пересекались. 31 марта 1922 г. Главмузей утвердил список монастырей, соборов и церквей, которые передавались в его ведение, с приостановление изъятия в них церковных ценностей [12]. АН приняла активное участие в решении этого вопроса. Так,  в июле был принят в ведение АН архив Александро-Свирского монастыря [13], в том же году Академией решен вопрос с вывозом из ризницы Соловецкого монастыря предметов древности, рукописей, столбцов и книг [14]. Весной  в БАН поступили книги церковно-славянской печати из Тихвинского монастыря, из библиотеки Мраморного дворца [15]. В 1925 г. в Археографическую комиссию из г. Тихвина были доставлены документы библиотеки Большого Тихвинского монастыря, заключающие в себе акты, переписные книги и другие документы Большого Тихвинского, Введенского Тихвинского, Кеврольского, Шунгского монастырей, а также Рёконской пустыни [16]. 18 сентября 1926 г. в Архангельске состоялась передача документов Антониева-Сийского монастыря (до 1700 г. включительно) из Дома Книги им. М.В. Ломоносова в Постоянную историко-археографическую комиссию (ПИАК) АН СССР [17]. В том же  году в БАН была принята библиотека бывшей Римско-католической Духовной Академии [18].

В эти годы немалую роль (впрочем, роль эта роль, как и роль Главмузея, не была однозначно положительной) в сохранении культовых зданий сыграла такая организация, как Главнаука. Зная об активном взаимодействии Академии с этой организацией можно предположить немалую роль и академических структур, что подтверждается многими фактами. После письма Главнауки, содержащего просьбу об экспертизе  плана «Новая Москва»[19], 27 января 1927 руководство АН обратилось в Наркомпрос с письмом, в котором говорилось, что «уничтожение такого замечательного архитектурного памятника, как Красные Ворота, является недопустимым», в письме также указывалось на невозможность снесения «церкви Рождества Богородицы в Столешниках, Гребеневской церкви на углу Мясницкой и Лубянского проезда» [20].

Идея создания в этот период религиоведческого музея была почти призрачной. Единственный довод, к которому могли прибегнуть создатели подобного музея – антирелигиозная пропаганда. Антирелигиозные выставки устраивались Политпросветом, который обращался за научной поддержкой в РАН. Так 1 марта 1921 г. на заседании историко-филологического отделения РАН директора Азиатского музея и Музея антропологии и этнографии  дали согласие на участие своих музее в устраиваемой Политпросветом выставке по истории религий (но только в том случае, «если выставка ограничится популяризацией научных данных» [21]). В 1923 году петроградскими этнографами, заведующими отделов Музея антропологии и этнографии РАН Л.Я. Штернбергом [22] и В.Г. Богоразом [23] было предложено создавать антирелигиозные выставки из копий и репродукций экспонатов Музея антропологии и этнографии  РАН [24]. Штернберг и Богораз стояли у истоков  российского религиоведения как самостоятельной дисциплины [25], и не только. Их смело можно назвать в числе тех людей, которые способствовали институциализации отечественной этнографии, ведь 1917 года этнография не была предметом университетского преподавания, и все этнографы в определенной мере были самоучками [26]. И это касалось не только России, так  один из основоположников современной американской антропологии, Франц Боас [27], был по специальности физиком.  И когда в 1919 г. в Географическом институте был основан этнографический факультет, то основную роль в подготовке кадров этнографов сыграли сотрудники Музея антропологии и этнографии: Л.Я. Штернберг, В.Г. Богораз, Д.К. Зеленин [28], а также Н.М. Маторин [29]. И именно благодаря усилиям этих «самоучек» стал возможен русский этнографический прорыв 20-х – начала 30-х годов прошлого столетия. Непременный секретарь АН СССР С.Ф. Ольденбург писал в 1927 г.:: «В этнографии мы заняли одно из самых выдающихся мест, особенно благодаря количеству и разнообразию того этнографического материала, который нами собран, и продуманности и новизне методом собирания и исследования» [30]. И действительно, работы, написанные отечественные этнологами в этот период,  не утратили актуальности до сих пор.

Стремление этнографов изучать религию совпало с желанием власти разоблачать ее при помощи знания. Впервые и то и другое вполне совпало при организации антирелигиозной выставки  1930 г.  15 января 1930 г. в «Правде» публикуется большая статья Емельяна Ярославского «Воинствующий атеизм становится движением масс», где наряду с отчетом о результатах антирелигиозной кампании выдвигалось предложение о глобализации антирелигиозной пропаганды, которая должна идти в мировых масштабах. А через день в Зимнем дворце в Ленинграде начинает работу антирелигиозная выставка, подготовленная к 5-летию союза воинствующих безбожников совместными усилиями сотрудников Государственного Эрмитажа и Музея антропологии и этнографии. Торжественное открытие выставки состоялось через три месяца – «15 апреля в 13 часов в Белом зале бывшего Зимнего дворца» [31]. Устроители выставки постарались воссоздать историю возникновения мировых религий: «В первом зале были показаны история атеистической литературы и происхождение земли и человека. Во втором зале, посвященном религиозным верованиям первобытного общества, были собраны экспонаты, рассказывающие, как охота, рыболовство, скотоводство и земледелие отразились в религиозных представлениях разных племен. В третьем зале размещались коллекции экспонатов по иудаизму, буддизму, христианству и исламу. Богораз-Тан широко применял сравнительный метод. Так, например, над ста туей Зевса висело изображение Саваофа, похожего на Зевса, икона трехликого Иисуса Христа сопоставлялась с фигурой трехглавого Шивы. В четвертом зале помещался отдел «Искусство на службе религии» в пятом зале — экспонаты по современному католицизму и православию. Во время экскурсий воспроизводились шаманское камлание и церковная анафема, записанные на граммофонных пластинках» [32]. Выставка пользовалась широкой популярностью, за время ее работы посетили 19 320 человек [33]. Создание выставки стало первым этапом институциализации отечественного религиоведения как научной дисциплины, что было отмечено современниками. 17 апреля в газете «Ленинградская правда» была опубликована статья члена-корреспондента АН И.А. Орбели «Антирелигиозная выставка музея АН». В статье отмечалась решающая роль Музея антропологии и этнографии в деле создания выставки, Орбели писал: «главная мысль  шла из МАЭ, на МАЭ легла почти вся сумма работ». В заключении он отмечал, что «выставку нужно рассматривать как своего рода обязательство, вексель, даваемый научными работниками МАЭ, с показанием того, что они хотят и, несомненно, смогут … дать для создания в Ленинграде настоящего антирелигиозного музея». И действительно, вскоре,  7 сентября 1930 г. Президиум Академии наук рассмотрел отношение Центрального Совета воинствующих безбожников по вопросу о превращении антирелигиозной выставки в постоянный Антирелигиозный музей при АН. Такое преобразование было признано необходимым, и академикам из различных отделений АН: языковеду и археологу Н. Я. Марру и геологу А. А. Борисяку было поручено разработать вопрос о создании антирелигиозного музея [34]. Через полгода 28 апреля 1931 г. Академия наук приняла решение о преобразовании Антирелигиозной выставки в постоянный Музей по истории религии [35]. Через две недели, 13 мая, в АН СССР было доложено постановление Президиума ЦИК СССР об утверждении Музея истории религии в числе самостоятельных учреждений АН. Было создано организационное бюро в составе академиков Н. Я. Марра (председатель) и С. Ф. Ольденбурга, будущего директора музея В. Г. Богораза, директора МАЭ Н. М. Маторина и управляющего делами АН С. Б. Волынского [36]. Их силами был разработан проект положения о Музее истории религии, который был утвержден 11 июля 1931 г. на заседании Президиума АН. Исполняющим обязанности директора был назначен В. Г. Богораз [37]. Окончательное утверждение положения о музее состоялось 6 октября 1931 г [38]. Директором был назначен Богораз. Работавшие на выставке в Зимнем дворце Ю. П. Францев, М. И. Шахнович, А. М. Покровский, В. И. Недельский, А. Н. Кочетов, Г. О. Монзелер, Л. Н. Мануйлова и другие стали сотрудниками музея. Через год 15 ноября 1932 г. в годовщину 15-летия Октябрьской революции состоялось открытие Музея истории религии в помещении Казанского собора. Были представлены временные выставки: «История Казанского собора» и «Религия и атеизм на Западе» [39]. В основу концепции музея было положено представление об институте-музее, который сочетал бы научно-исследовательскую и экспозиционную работу. Был создан музей эволюции и типологии религий, одинаково интересный как для специалистов, так и для маленьких посетителей, с интересом разглядывавших копии эллинистических скульптур и ужасы инквизиции…

Сейчас, когда мы, устав от сражений на фронте антирелигиозной, а позже и религиозной пропаганды, можем взглянуть на этот музей, как на научное учреждение, аккумулировавшее в своих стенах множество ценнейших экспонатов, а также воспитавшее несколько поколений ленинградских-петербургских религиоведов, приходится лишь сожалеть о бездумном уничтожении части его ценнейшей экспозиции, пострадавшей из-за стремительного переезда музея из Казанского собора на Почтамтскую улицу, а также хочется пожелать удачи и терпения его сотрудникам, пытающимся сейчас заново создать этот музей.

Примечания

 

1. Благодарю за помощь в подготовке статьи научного сотрудника СПбФ ИИЕТ РАН к.и.н. И.В. Черказьянову, и д. ф. н., профессора СПбГУ М.М. Шахнович, дочь профессора М.И. Шахновича (1911 – 1992), прошедшего в Музее истории религии путь от старшего научного сотрудника до зам. директора по научной части.

2. Отчет о деятельности РАН за 1923 год. Л., 1924. С. 4.

3. ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1 а. Д. 169. Л. 12 об.

4. Чадаев В. Одной рукой мы создаем, другой мы разрушаем. (Об уничтожении архивов)// Красная газета. – 1921.- 12 января.

5.  Архивы Кремля. Политбюро и церковь. 1922 – 1925 гг. Кн. 2 / Изд. подгот. Н.Н. Покровский, С.Г. Петров. Новосибирск – М., 1998 С. 5 – 6.

6. Там же. С. 15 – 16.

7. Там же. С. 283 – 284.

8. ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1 а. Д. 171. Л. 28 об. – 29 об.

9.Архивы Кремля. С.228 – 230.

10.Там же. С. 229.

11. По инициативе наркома внешней торговли Л.Б.Красина еще в феврале 1920 г. в Петрограде была создана экспертная комиссия (председатель — М.Горький), которая отбирала для Антикварного экспортного фонда РСФСР произведения искусства. Церковная утварь реализовывалась в основной на Ближнем Востоке, в Сербии, Болгарии, Армении и Константинополе. Финифть, перегородчатая эмаль и скань хорошо продавались во Франции и Англии. Архивы Кремля. С. 231; 272 - 274 См. Мосякин А. Антикварный экспортный фонд //Наше наследие. 1991. № 2. С. 29—42; № 3. С. 35—48.

12. Архивы Кремля. С. 117 – 121.

13. ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1 а. Д. 171. Л. 183

14. ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 172. Л. 212.

15. Отчет о деятельности РАН за 1925 г. Л., 1926. С.50

16. Известия АН СССР. VI серия. Т. XIX. Л., 1925. С. 982

17. ОР ГПБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 736. Л. 6

18. ПФА РАН Ф.2. Оп. 1-1926. Д. 75. Л. 174 об.

19. 9 октября 1926 г. Музейный отдел Главнауки обратился в АН с запросом по поводу осуществления плана реконструкции Москвы «Новая Москва». АН направила это письмо на заключение председателю ПИК (Постоянной историко-археографической комиссии) С.Ф. Платонову (ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1-1926. Д. 1. Л. 72).

20. ПФА РАН.  Ф.2. Оп. 1-1927. Д. 1. Л. 3-4.

21. Известия РАН. VI серия. Т. XVI. Л., 1922. С. 124.

22. Штернберг Лев Яковлевич (1861-1927), этнограф и языковед. Член-корреспондент АН по Отделению исторических наук и филологии (палеоазиатские языки) с 1924 г. Один из основателей Высших географических курсов в 1916 г. и Географического института с 1918 г., руководитель и профессор этнографического отделения при Ленинградском восточном институте. Первым стал читать в университете курс религиоведения? «Эволюция религиозных верований». В 20-е года – старший этнограф зав. отделом Северной Америки Музея антропологии и этнографии . См. подробнее Гаген-Торн Н.И. Лев Яковлевич Штернберг. М., 1975.

23. Богораз Владимир Германович (псевдоним – Н. А. Тан, от имени Натан, данного при рождении, В. Г. Тан, Тан и др.) (1865–1936), этнограф, писатель. Один из зачинателей изучения народов Севера. После окончания таганрогской гимназии, он поступил в Санкт-Петербургский университете на естественное отделение физико-математического факультета, через год перешел на юридический факультет, но вскоре за участие в студенческих волнениях был выслан обратно в Таганрог. Через несколько лет за участие в организации «Народная Воля», и в частности в работе ее таганрогской и тульской типографий был арестован, посажен на три года в Петропавловскую крепость, а затем в 1889 сослан на десять лет в Средне-Колымск. Где направил всю свою неуемную энергия на изучение этого северного края. В составе «Сибиряковской» этнографической экспедиции, организованной на средства И.М. Сибирякова, в качестве этнографа обследовал Колымский округ. Богораз собирает этнографические материалы, ведет дневник, изучает язык чукчей и эскимосов и пишет рассказы, которые публикует В. Г. Короленко. В 1898 году по ходатайству Академии наук ему разрешают вернуться в Петербург, где он выступает в Академии наук с докладом о своих этнографических находках. С 1899 г. стали публиковаться его первые этнографические труды. По возвращении из ссылки Богораз принял участие в русско-американской Северо-Тихоокеанской «Джезуповской» (отправленной на средства директора американского музея естественной истории Мориса К. Джезупа (1830 – 1908)  полярной экспедиции (1900 – 1902), изучавшей племена северо-западной Америки и северо-восточной Азии с целью выяснения отношений между Новым и Старым светом. Затем обрабатывал  ее научные материалы в Нью-Йорке, где написал свою знаменитую работу о чукчах  (Bogoras W. The Chukchee. Vol. I – IV. Leiden – New York, 1904 – 1909), и где сохранилось множество неопубликованных материалов, которые не потеряли актуальности и по сей день. Затем Владимир Германович жил в Канаде (среди духоборов), во Франции и Италии. В 1904 г. вернулся в Петербург. Занимался научной работой, революционной деятельностью, публицистикой, литературным творчеством. Совместно с К.И. Чуковском редактировал собрание сочинений Г. Уэллса. В 1918 году стал хранителем Музея антропологии и этнографии РАН. В 20-е годы был старшим хранителем и заведующим отделом Средней и Южной Америки. Был одним из инициаторов создания Института народов Севера и Музея истории религии АН СССР, директором которого он стал.

24. Шахнович М.И. 25-летие Музея истории религии и атеизма// Вопросы истории религии и атеизма. Вып. V. М., 1958. С. 411.

25. Шахнович М.М. Антропологическое религиоведение в российской академической науке в первой четверти XX в. // Петербургская Академия наук в истории академий мира. Материалы международной конференции. Т. IV. СПб., 1999. С. 96 – 100.

26. Зеленин Д.К В.Г. Богораз – этнограф и фольклорист // Памяти В.Г. Богораза (1865 – 1936). Сб. ст. М.-Л., 1937. С. V.

27. Богораз был хорошо знаком с Боасом, состоял с ним в переписке (АРАН, Ф. 250. Оп. 3. Д. 123)

28. Зеленин Дмитрий Константинович (1878 – 1954). Этнограф, диалектолог, фольклорист. Член-корреспондент АН по Отделению русского языка и словесности (этнография и языкознание)  с 05.12.1925.

29. Маторин Николай Михайлович (1898-1936), этнограф, фольклорист, организатор научной и музейной работы. В 196 г. после окончания Царскосельской гимназии поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета, но был призван на военную службу. С 191 г. – член РКП(б), с 1920 г. на партийной работе. С 1924 г. преподавал в Географическом институте, с 1928 г. – доцент этнографического факультета Географического института, с 1931 г. – профессор, ведущий специалист по проблемам религиоведения. В конце 20-х годов он смог объединить исследователей в области религиоведения (А.И. Клибанов, Н.Н. Волков, А.А. Невский, М.И. Шахнович и др.). С 1930 г. - заместитель председателя Комиссии по изучению племенного состава страны АН СССР. В 1929-1933 гг., директор Института антропологии и этнографии АН СССР в 1930-1933 гг., один из организаторов Музея истории религии. Арестован в 1935 г. Расстрелян в 1936 г. См. подробнее Решетов А.М. Репрессированная этнография // Кунсткамера. Этнографические тетради. Вып. 4. СПб., 1994. С. 213 -216.

30. Ольденбург С.Ф. Положение нашей науки среди науки мировой // Наука и техника СССР 1917 – 1927 / Под. Ред А.Ф. Иоффе, Г.М. Кржижановского, М.Я. Лапирова-Скобло, А.Е. Ферсмана. М., 1927. С. 47.

31. Ленинградская правда. – 1930. – 15 апреля.

32. Шахнович М.И. 25-летие Музея истории религии и атеизма// Вопросы истории религии и атеизма. Вып. V. М., 1958. С. 412.

33. Отчет о деятельности АН СССР за за 1930 г. Л., 1931. С. 266.

34. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1-1930. Д. 140. Л. 131; Д. 122. Л. 175-178.

35. ПФА РАН, Ф. 1. Оп. 1-1931. Д. 257. Л. 16, 19-20об., 21, 21об., 22-29.

36. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1-1931. Д. 82. Л. 116, 117, 122-123.

37. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1-1931. Д. 31. Л. 144.

38. ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1-1931. Д. 257. Л. 47, 47об., 48, 48об., 49

39. Отчет о деятельности АН СССР за 1932 г. С. 212; ; Отчет за 1933 г. С. 245.